Мгновения жизни

Мгновение жизни

День сложившийся в вечность



Солнечный свет заполняет комнату, а в его лучах кружатся, танцуя, пылинки. Пыль – это личный враг моей мамы, для борьбы с нею мобилизуется даже папа. Ему вручают пластмассовую выбивалку, взваливают на плечи скатанные в рулоны ковры и отправляют во двор. Брат, счастливый, бежит за ним, а нас с сестрой ждёт роль маминых оруженосцев. Мы ходим за нею по пятам, выполняя поручения: принеси, унеси, отмой… Но это было вчера, а сегодня дом пахнет немного хозяйственным мылом, немного хлоркой и чуть-чуть лавандой. А уже к полудню все запахи вытесняют ароматы готовящейся еды.

Обед

В сковородке на топлёном масле жарится лук для начинки, его добавят к мелкорубленной зелени. Её мы утром собрали с бабушкой в огороде. Это и растущая в тени нежная халта, и первые пёрышки зелёного лука, и молодая крапива, и ещё целый ворох всякой зелени без имени. Кажется, всё, что растёт в огороде, можно приготовить и съесть в виде чуду или курзе – больших пельменей... Курзе мы любим больше и готовим чаще. Мне уже 11 лет, и бабушка разрешает самой лепить из прямоугольных квадратиков теста глубокие кармашки. Мои пальцы короче бабушкиных, и кармашки не получаются, но она не ругает, только хвалит и переделывает, показывая, как надо. Она вообще любит хвалить внуков, искренне гордится каждым нашим достижением, даже если это только умение плести косичку на пельмене. А потом мы начинаем лепить. Это у меня получается даже лучше бабушки, я долго тренировалась на пластилине и специально под самый корень состригла ногти. Но когда ты готовишь курзе из молодой зелени, главное не красивая косичка, а скорость. В начинку добавляют сырые яйца, соль, и она становится жидкой, и тут главное не замешкаться, иначе кармашек из теста размокнет. Курзешки кидают в кипящую воду, где варится для аромата кусочек сушёной колбасы. Они тут же всплывают, и бабушка осторожно проводит деревянной ложкой по дну кастрюли, проверяя, не прилип ли один ко дну. Они варятся не больше пяти минут, и за это время мы с сестрой должны накрыть на стол. Ровно в час дня придёт с работы дедушка, и нужно успеть. К курзешкам мы подаём сметану, домашнюю аджику, брынзу. Но на стол сначала ставится нарезанный хлеб, а уже потом всё остальное. Дедушка садится за стол первым, а потом все остальные. Он строго спрашивает у брата, мыл ли он руки, и брат убегает в ванную. А мы ждём. И когда все уже за столом, дедушка произносит «бисмиллях» и накладывает курзешки в тарелку брата. А потом себе. После чая дедушка стряхнёт невидимые крошки в руку, забросит их в рот и спросит: «Все поели?» И прочтёт дуа в благодарность Всевышнему за еду, за день, за мгновение жизни. Я поднимаю руки вслед за ним и бабушкой и, боясь пропустить мгновение, когда надо читать молитву «альФатиха», смотрю в щель между пальцами на дедушку. И вот звучит сигнал, и я читаю молитву, но слишком быстро, бабушка и дедушка ещё шевелят губами, и я пытаюсь угадать, на какой они строчке, и не нарочно повторяю за ними. «Амин», – произносит дедушка и встаёт, опираясь на трость.

Ужин

– Бари, ты что хорошего нам приготовишь? – спрашивает вечером дедушка бабушку. – А ты что хочешь? – Всё, что дашь, съём. Бабушка улыбается, она-то знает, что дедушка скорее останется голодным, чем съест то, что, по его мнению, есть не следует. И она знает, что он любит.

– Арчап сделать?

Дедушка и ответить не успевает, мы за него хором: «Да!»

Мне кажется, все европейские кухонные традиции похожи.

Только там, где достаток выше, продуктов больше и рецепт заковыристее. Арчап похож на швейцарский фондю, точнее на его прапра-прадеда. Расплавленный сыр, толокно и урбеч…

В Дагестане очень любят сыр, творог, молоко. Но, кажется, только лакцы прячут свежий творог в тёмном и тёплом месте и ждут появления специфического запаха. Аромат действительно сшибает на расстоянии, да и выглядит лежалый творог неаппетитно. Но именно из такого творога получается настоящий арчап.

При нагревании запах улетучивается, точнее трансформируется. Чашка с «дозревшим» творогом, накрытая куском марли, стоит у открытого окна. Бабушка наливает в кастрюльку немного молока, добавляет творог, размешивает всё деревянной ложкой, убавляет огонь и начинает готовить вторую часть блюда – толокно. Вообще, толокно – готовый продукт, и готовят его так же, как и много лет назад. Покупают пшеницу, перебирают, жарят и относят на мельницу – молоть. Получается жареная мука, готовая к употреблению без тепловой обработки.

Бабушка достаёт большой расписной поднос, просеивает на него толокно, так, чтобы ни одного узора не было видно. А тем временем творог уже расплавился и превратился в тягучую кремовую массу. Немного соли, ложка сахара, кусок сливочного масла…

Бабушка с большей радостью добавила бы топлёного, но мы капризные внуки и не выносим его запаха. И вот, наконец, решающее действие – расплавленная сырная масса выливается на середину блюда с толокном. Сверху всё поливается урбечем: смесью молотых льняных семечек и сливочного масла. Мы сидим вокруг подноса и ждём стартового «бисмиллях», и тогда потянутся ложки к блюду, зачерпывая белую массу с коричневой корочкой.

Сейчас уже никто не готовит арчап, да и вообще мясных блюд в рационе стало больше. Родители и дети словно два разных мира, у каждого свой круг интересов, свой порядок. Но придумывая правила воспитания, мы забываем главное: детство должно быть вплетённым в общую ткань жизни взрослого.