Эпоха Куприна в Балаклаве

Балаклава – земля древняя, земля таинственная, бухта удобная, «в любую погоду здесь пахнет морем: рыбой, йодом и водорослями…». Удивительная история этого живописного уголка Тавриды уходит в толщу веков, во времена греков, римлян, генуэзцев, – это маленький портал в прошлое. Эту историю можно посмотреть, потрогать руками, почувствовать всю мощь, которая идет через века, ощутить дух истории. Сохранение исторической памяти этого удивительного места, ознакомление с культурным наследием, приобщение молодежи к изучению истории «Малой Родины» помогает нам возвращать из небытия забытые далекие факты.



Итак, стряхнем пыль столетий и перенесемся в дореволюционную Балаклаву, начало прошлого столетия, а поможет нам в этом выдающейся русский писатель А. И. Куприн. Его удивительная судьба тесно связана с Балаклавой, где он жил и работал над своими произведениями. Балаклава была одним из любимых мест писателя, и многое в этом старинном городке напоминает о его пребывании: Балаклавская бухта, набережная, здание бывшего Гранд-отеля, место дачи Ремизова, где жил Куприн, место участка Куприна, купленного им под дом и сад.



«Балаклава – оригинальнейший уголок пестрой русской империи», – вот какой увидел Балаклаву Александр Куприн. В начале XX века Балаклава была небольшим курортным городком, уютно разместившимся на берегу бухты. Параллельно набережной, которая застраивалась двух и трехэтажными каменными домами с большими комнатами, балконами и лоджиями, поднимались в гору три улицы. В маленькой Балаклаве было две гостиницы, амбулатория, земская больница, аптека, «летний театришко», вроде сарая, городское общественное собрание, большая библиотека, выписывающая много газет и журналов, не только русских, но и заграничных. Был телефон для переговоров с Севастополем и Ялтой, разбит бульвар, по вечерам на набережной играл оркестр. Балаклава – тихое, уютное местечко, куда ехали лечиться ровным мягким климатом, тишиной и покоем. Здесь не было шума и суеты, роскошных нарядов и показного блеска. Приезжие чувствовали себя непринужденно, расхаживали по городу в домашних костюмах, никого не стесняясь. Было ощущение неизъяснимой прелести в этом патриархальном городке, в его тихих улочках, с едва слышным плеском волн на набережной. Приезжие с изумлением вслушивались в эту необыкновенную тишину. Впоследствии в «Листригонах» Куприн с восторгом писал: «В Балаклаве конец сентября просто очарователен. Вода в заливе похолодела, дни стоят ясные, тихие, с чудесной свежестью и крепким морским запахом по утрам, с синим, безоблачным небом, уходящим бог знает в какую высоту, с золотом и пурпуром на деревьях, с безмолвными черными ночами. Нигде во всей России - а я порядочно ее изъездил по всем направлениям, - нигде я не слушал такой глубокой, полной, совершенной тишины, как в Балаклаве. Выходишь на балкон - и весь поглощаешься мраком и молчанием. Черное небо, черная вода в заливе, черные горы. Вода так густа, так тяжела и так спокойна, что звезды отражаются в ней, не рябясь и не мигая. Тишина не нарушается ни одним звуком человеческого жилья. Изредка, раз в минуту, едва расслышишь, как хлюпнет маленькая волна о камень набережной…Чувствуешь, как ночь и молчание слились в одном черном объятии».



Курортная публика лишь летом оживляла городок. А осенью на опустевшей набережной рыбаки готовились к лову, чинили сети, проверяли снасти. Балаклава, в которой было «все новое, свое – природа, жизнь, люди, была «драгоценной находкой» для Куприна. Ее «открыла» жена писателя Мария Карловна. В конце сентября она с братом поехала в Севастополь: «Вечером мы пошли на Приморский бульвар, вернулись в Балаклаву поздно вечером. Из тени акаций неожиданно выступила какая-то фигура, это был – Александр Куприн. “Маша не бойся”, – и тихо добавил: “Да, была и у собаки хата”». Мария Карловна расплакалась и простила мужа. А утром Александру Ивановичу пришлось познакомиться с блюстителем порядка, которого пригласил хозяин гостиницы. Он интересовался паспортом того бродяги, которого Мария Карловна привела к себе ночевать с бульвара. Александру Ивановичу пришлось предъявить паспорт. И когда хозяин прочитал «Поручик запаса А. И. Куприн, при нем жена Мария Карловна и дочь Лидия», пристав незаметно ретировался. Куприн был возмущен этой историей и заявил, что ни минуты здесь не останется.



В тот же день Куприны сняли дачу на горе, на третьей улице, в доме Ремизова (ныне Куприна-1). Старик Ремезов содержал в большом порядке дачу и кусок земли, а зонтиковидная акация-глициния, привезенная из Парижа, осталась невредимой. Сам дом был разрушен во время Великой Отечественной войны, восстановили только первый этаж. В ту осень Куприн пробыл в Балаклаве полтора месяца. Здесь он написал очерк «Памяти Чехова», который не давался ему в Одессе, и продолжил работу над «Поединком».



Уже в этот свой приезд он познакомился с балаклавскими рыбаками Колей Констанди, Юрой Паратино, кофейщиком Юрой Капитанаки, которых считал потомками древних греков и восхищался ими. Здесь все располагало к покою, творчеству, вдохновению. Очень скоро Александр Иванович понял, что влюбился в Балаклаву, в этот небольшой рыбацкий городок. Когда же Куприн покидал Балаклаву, он увозил совершенно отчетливое ощущение того, что он нашел место, где будет его «Дом» – это Балаклава!



На следующий год после выхода «Поединка», в августе 1905 года, Куприн вновь приехал в Балаклаву, дача старика Ремезова снова принимала гостей. На этот раз Куприны привезли с собой друзей - писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка с женой и дочерью. По приезду Александр Иванович вместе с Маминым-Сибиряком нанесли визит в библиотеку, с которой его познакомила жена год назад. Именно тогда они и оставили свои записи в альбоме почетных гостей, который завела Е. Д. Левенсон к их приезду. Куприн уже принял решение обосноваться в Балаклаве на постоянное место жительства.



«Городские власти через Колю Констанди поручили спросить у Александра Ивановича, не хотел бы он купить в Балаклаве участок земли по небольшой цене, так сказать осчастливить городок своим постоянным присутствием. Лучшие участки на берегу бухты, к сожалению, уже были распроданы, там строили себе дачи русские аристократы: граф Апраксин, князь Юсупов… Куприну предложили землю в балке Кефало-Вриси, увидев которую, он возликовал: “То, что нужно!” Плодородной почвы всего одна полоса вдоль дороги, все остальное - голая скала. Он сможет воплотить здесь в жизнь чеховскую идею! Построит дом, разведет сад! Нет, сначала - сад, дом потом! Уже через несколько дней пустыня Кефало-Вриси ожила: гремели взрывы, рабочие в мешках таскали землю, а гордый владелец будущей дачи сидел у родника и веточкой чертил на земле ее план. В результате на плодородной части земли Куприн высадил грецкий орех, вишню, абрикосы, тополя, разбил виноградник». И так одна балаклавская мечта начала сбываться. Но была и вторая – стать настоящим рыбаком. Куприн делает все, чтобы его приняли в рыболовецкую артель. В этом ему помогает Коля Констанди. «Отныне во дворе Колиного дома можно было наблюдать такую картину: Коля и Куприн, сидя на корточках, курят и ведут странный диалог:



– Восемь главных ветров? - спрашивает Коля.

– Морской, Береговой, Леванти, Греба-Леванти, Широкко, Тремонтана, Острия и Бора.

– Какой самый опасный для рыбаков?

– Бора или Норд-Вест.

– Что надо делать, если бора застанет в пути?

– Удирать в открытое море.



Рыбацкий атаман К. Констанди учил писателя вязать морские узлы, чинить порванные сети, наживлять крючки на белугу, ставить парус. Дружба с балаклавскими рыбаками, совместный тяжелый труд вылились в цикл очерков «Листригоны», в которых он представил своих героев под их настоящими именами: Юра Паратино, Коля Констанди, Ваня Андруцаки.



Находясь в Балаклаве, Куприн пристально следил за развитием революционных событий на Черноморском флоте и часто выезжал в Севастополь. 14 ноября он выступил на вечере с чтением отрывка из повести «Поединок». После чтения к нему подошел морской офицер, назвавшийся лейтенантом Шмидтом. Офицер благодарил писателя за повесть, Куприну собеседник очень понравился. В Балаклаву дошли известия о начавшемся восстании матросов на крейсере «Очаков». 15 ноября он был свидетелем кровавой расправы с революционным крейсером. Глубоко взволнованный, вернулся Куприн в Балаклаву. Здесь он узнал, что у его знакомых находятся несколько матросов, спасшихся с горящего крейсера. Он немедленно принял меры, чтобы переправить матросов в безопасное место. История спасения этих людей он изобразил в рассказе «Гусеница». В корреспонденции «События в Севастополе» Куприн нарисовал картину расправы с восставшим крейсером. «Мне приходилось в моей жизни, – писал Куприн, – видеть ужасные, потрясающие, отвратительные события. Некоторые из них я могу припомнить с трудом. Но никогда, вероятно, до самой смерти не забуду я этой черной воды и этого громадного пылающего здания, этого последнего слова техники, осужденного вместе с сотнями человеческих жизней на смерть сумасбродной волей одного человека…». В петербургской газете «Наша жизнь» корреспонденция появилась 1 декабря, а через два дня прибыла в Севастополь со статьей Куприна. Командующий флотом Чухнин приказал выслать писателя из пределов города в течение 24 часов. Высылка Куприна из Балаклавы нарушила планы писателя, и несмотря на все ходатайства, просьба о возвращении в Балаклаву осталась неудовлетворенной.

В1906 году Куприн захотел было вновь поселиться в Балаклаве, но ему предложили немедленно уехать. Пообедали в «поплавке» «Гранд – отеля». Пристав Цемко «маячил» на горизонте, поэтому трапеза получилось «скомканной». Поели наскоро, без удовольствия, и покинули Балаклаву - как оказалось, навсегда.



В Балаклаву - точно в щелку

В середине сентября

Я приехал втихомолку,

Но приехал зря…

Не успел кусок кефали, с помидором проглотить,

Как меня там увидали и мгновенно - фить!!



Эти строки напишет Куприн спустя пару дней после этой истории. Стихотворение на первый взгляд, ироническое, но на самом деле проникнуто грустью. Уезжая из Балаклавы, писатель поручил Е. М. Аспизу и К. Констанди присматривать за своим владением.



«Сад был прекрасен только в его воображении, но он носил громкое имя – сад Куприна – и уже жил собственной жизнью: «Как, вы еще не видели сад Куприна?», – упрекал какой-нибудь хитрый лестригон экзальтированных дачниц. Те радостно хлопали в ладоши: «Самого Куприна?!, а он похож на сад Суламифи из его рассказа?». Грек, разумеется, рассказа не читал, но заученно отвечал: «Суламифь он писал с нашей Климентины Капитанаки. Вот у нее в Комарах был такой сад…». Местные жители связывали образ Суламифи с именем красавицы-француженки Климентины Капитанки. Куприн часто бывал у нее, возможно, она пленила его своей красотой и скромностью. Он с большой силой чувств изобразил эту женщину в Суламифи. Картина строительства дворца царя Соломона также навеяна балаклавскими впечатлениями. В то время в Балаклаве на противоположной стороне воздвигался роскошный дворец графа Апраксина. По соседству с ним и стоял дворец из белого камня с узорчатыми ажурными украшениями, выдержанными в мавританском стиле, с арабскими надписями на нем. Позади дворцов в скале были сделаны террасы, возвышающиеся одна на другой, и на них правильными рядами на насыпном грунте разбивали парк. Куприн видел, как производились эти работы, как сотни людей на своих спинах носили мешки с землей, чтобы князья и графы могли наслаждаться красотой и роскошью. Позже вышли «Листригоны», очерки хорошо были приняты читателем, о Балаклаве узнали в отдаленных уголках России. Куприн прославил это место, хотя ему самому поселиться здесь не удалось.