Селькупы. Сохранить как
большой проект о малом народе, Томск, Томская область
400 километрах от города Томска живет один из самых маленьких народов мира — южные селькупы. Коренные жители Сибири. Принадлежат к уральской группе языков: это и не монголоиды, и не европеоиды. В мире их примерно 3,5 тысячи. Их называют речные или лесные люди — из-за традиционных промыслов и мест проживания. Шаман камлает, сидя перед костром. Глава семьи — охотник — снимает свои лыжи с камусом и забирается в карамо — полуземлянку, где его ждет суп из порсу — рыбной муки. Все это было с селькупами, но уже 200 лет, как это не так. Что такое быть малым народом в России сегодня? Почему те, кто не имеет селькупских корней, стремятся получить документы малых народов? А те, чьи предки — из старинных селькупских родов — с радостью покидают деревни, основанные их прадедами? Кому и зачем нужно сохранять селькупскую культуру?
Дело семейное
Три истории от трёх женщин из самой старой селькупской семьи
аталья Платоновна Иженбина и её племянница Елена встретили нас, чтобы отвезти домой к сестре Натальи — Татьяне.
— Мой дом напротив, — говорит Елена, — так что мне по пути. А Наталья через два дома живет.
Кажется, что Иженбины — это один организм. Члены семьи постоянно ходят друг к другу в гости, собираются вместе на выходных, традиционно готовят уху на новый год… Чтобы пообщаться с нами, к Татьяне приехало шесть человек. Столько людей в этом доме — дело обычное.
— Вы, наверное, есть хотите?
Татьяна ставит перед нами тарелку с рыбой, варёным картофелем, несколько вазочек с вареньем и мармеладом, сливочное масло, хлеб…
Наталья Платоновна предлагает на следующий день привезти национальные костюмы, селькупский букварь, показать, как делать куколки-обереги.
— Может, тогда с утра к бабе Поле заедем? Познакомим вас. Она самая старая селькупка.
— В военное время я летом почти дома не сидела: на покосе и на косилке косила, и на граблях гребла, и стога метала.
В этом году Платониде Платоновне исполнилось 90 лет. На стенах в каждой комнате обычного деревенского дома — старые семейные фотографии. На стульях и столах лежат вязаные «кружки́», которые баба Поля (так зовут Платониду Платоновну родные) связала сама. Над раковиной висят деревянные ложка, лопатка, молоток для отбивки мяса...
— Это мой сын, Виктор, всё делает. Взрывником работал, и, пока на вахты ездил, вырезал. Вёсла, табуретки, черепушки разные.... Но дома почти ничего нет, Наталья всё в музей забрала.
Над кроватью у бабы Поли весит балалайка. Говорит, когда молодая была, играть и научилась.
— В девчонках всему научишься. А что ещё делать? По весне, когда снег таял, собирались, ехали за Пурьянгу (речка в Иванкино — Иванкинское национальное сельское поселение — «Пиледэ̄» на селькупском, — населённый пункт в Колпашевском районе Томской области, в данный момент проживает около 100 человек, большинство жителей — селькупы) и песни пели.
Баба Поля берет балалайку в руки. Жалуется, что пальцы уже не помнят, как играть. Пару пробных аккордов.... И запела частушку. Сначала на селькупском, потом её же — на русском.
— Так вы на селькупском говорите?
— А как же! Мы, пока в Парабели жили, я по-русски совсем не говорила. Когда в Иванкино переехали, остятский (остяки — обобщающее название народов, проживающих в Сибири) и бросила, маме было некогда с нами заниматься. Все вокруг по-русски разговаривали, вот и я заговорила.
Семья бабы Поли переехала в Иванкино, когда она была ещё совсем маленькой. Здесь Платонида пошла в школу. Отучилась всего три класса, в каждом по два года сидела. Говорит, русский плохо знала и стихотворения учить не могла, не запоминались.
Когда Платониде Платоновне было двенадцать, у неё умер отец. В семье на тот момент было девять человек, и кормить их было некому. Поэтому работать пошла Платонида Платоновна. Так и не получила никакого образования.
Военные годы Платонида Платоновна помнит хорошо: голодные и страшные. Всю войну она проработала в основном на лесозаготовках. Там и научили с пилой и топором обращаться.
— Помню, картошку мороженую привезут, за барак свалят, говорят: «Ешьте и лес валите». Мы и валим вдвоём с подружкой одну хлыстину. Её пока пилой подпилишь, пока подрубишь… Потом валишь и смотришь, чтобы ни на кого не упала. А если криво подпилишь, то тебя снова пилить заставят. Хватало горя…
— А один раз меня на рыбалку отправили, я вернулась и сказала: «Нет, больше не поеду».
Рыбалка для селькупов — традиционное занятие. Все семейство Иженбиных говорит, что любит и сейчас ходить рыбачить: привычка с детства.
— У нас няня постоянно рыбачила. А я не любила и сейчас не люблю. Воду боюсь, — говорит Платонида.
Баба Поля, как и подавляющее большинство селькупов, не стремится рассказывать о своей национальности. В её вещах и быте тоже не найдёшь никаких примет её народа. В голодные десятилетия не было возможности и потребности заниматься своей культурой, а сейчас уже всё забыто. Да и не до того 90-летней женщине.
Наталья Платоновна — лицо «медийное». Едва ли не во всех репортажах и статьях о селькупах вы обязательно встретите её имя. Выглядит она совсем, как девочка, хотя ей больше 60 лет. Худенькая, юркая, улыбчивая, волосы заплетает в две косички. С журналистами Наталье приходится общаться часто: она — один из главных популяризаторов селькупской культуры в Колпашеве (город в Томской области, в котором проживает 119 селькупов). Готова рассказывать и про язык, и про рыбалку, и про праздники...
В Колпашеве Наталья была нашим главным проводником: организовала встречу с другими селькупами, которые научили нас делать обереги, объяснили, как правильно плести рыболовные сети, показали кусочек национального танца.
— Когда в Колпашево переехала, здесь даже не знали, кто такие селькупы. Я думаю: как так, в Иванкине вёлся язык, я столько лет этим занималась! Мне говорят, мол, ты там одна его вела, а теперь прославляешься. А мне зачем прославляться?
В юности Наталья даже не предполагала, что свяжет с селькупским языком жизнь. Всё вышло случайно, «как понесло течением», — говорит она. Заканчивая школу, Наталья не знала, чем будет заниматься дальше. Её отправили учиться в Санкт— Петербург, в Российский государственный педагогический университет имени Герцена.
— Я училась в Институте народов Севера, там и научилась на селькупском говорить.
— Получается, до этого вы селькупский не знали?
— Меня воспитывала бабушка, она говорила на селькупском. Мама тоже могла спокойно разговаривать, но постепенно перестала. Я их понимала, конечно, но сама говорила на русском.
Пока Наталья училась, язык, по её словам, в Иванкине ещё жил. Приезжая домой на каникулы, она записывала образцы селькупской речи (в основном частушки), чтобы потом отвезти преподавателям в Санкт-Петербург.
Из Петербурга Наталью тянуло домой, в Иванкино. Она с детства интересовалась краеведением, расспрашивала бабушку о своей семье и предках, записывала эти истории в тетрадь. У Натальи Платоновны хранится нарисованная ею самой карта Иванкино и стопка тетрадок с расписанной родословной, где собраны биографии разных поколений семьи Иженбиных.
После окончания института Наталья мечтала вернуться в родную деревню и преподавать там. Но единственную школу закрыли и открыли только в 89-м году. До этого времени Наталья языком не занималась, почти забыла, и к его изучению вернулась только в 91-м году.
— После открытия школы я работала учителем начальных классов. А потом, в 91-м году, государство начало поддерживать малые народности. Иванкино получило статус национального поселения, и возникла необходимость в селькупском языке. Тогда ко мне подошел председатель и сказал: «Надо».
Наталья Платоновна боялась, что ничего уже не помнит. Но делать нечего, согласилась.
В то время в деревне остался единственный носитель языка — пожилая селькупка Елизавета Варламовна Сычина. Наталья Платоновна приходила к ней в гости, общалась и старалась записывать всё, что она говорит. Ей было неудобно беспокоить пожилую женщину, поэтому, когда в Иванкино завезли специальные учебники и пособия, Наталья обрадовалась. Все истории, которые учительница записала за Сычиной, теперь она проверяла по словарю.
Пока бабушка Натальи была жива, внучка записывала и её речь, а потом слушала на кассетах, чтобы запоминать произношение. У Иженбиных до сих пор хранятся записи, на которых бабушка Анна на селькупском рассказывает сказку, напоминающую по сюжету русскую народную «Маша и Медведь». Наталья Платоновна и сейчас переслушивает эти кассеты.
— Я до сих не сильно разговариваю, потому что боюсь, что говорю неправильно: произношение, акцент.... Мне надо с другими носителями языка пообщаться, — говорит Наталья. Хотя других носителей остались единицы.
— А как вы тогда продвигаете язык?
— Каждую неделю устраиваем встречи, где говорим на селькупском. Правда, у нас как-то не заинтересованы в сохранении языка: нет специального обустроенного помещения.
Продвигать селькупскую культуру Наталье помогает её семья. Они часто устраивают праздники, выставки, фестивали в Колпашеве и по всей Томской области. Организует всё дочь Натальи Платоновны — Люба. Люба ставит маленькие спектакли и ездит с ними на фестивали, а Наталья Платоновна выступает в качестве консультанта. Она знает множество селькупских легенд, расскажет, как правильно отмечать селькупский Новый год. Во время праздников Наталья по всем правилам проводит обряды.
— Я стараюсь везде участвовать, чтобы доказать: язык не мёртв, просто маленечко лежит в архивах. И когда молодёжь наша сценки ставит, обращается ко мне, спрашивает, как это правильно сказать, а как — это, я тогда така-а-а-ая счастливая! — говорит Наталья.
26-летняя молодая женщина, Люба встретила нас в не знакомом нам городе, накормила завтраком. Она сразу отнеслась к нам, как к старым друзьям, поэтому говорила откровенно:
— Я знаю русский язык на двойку и не стесняюсь этого. Меня даже как-то к доске вызвали предложение под диктовку писать, и я написала его на селькупском.
Детство Любы прошло в Иванкине. Когда она была маленькой, Иванкино как раз получило статус национального поселения. В деревне тогда уже все говорили на русском, но к ним часто приезжали журналисты и учёные, «вели перепись населения». По их данным, на тот момент в Иванкине жила всего одна русская семья.
Мама Любы преподавала селькупский язык, а Люба везде «хвостом» ходила за ней. Ходила с отцом на рыбалку и расстраивалась, когда он уходил рыбачить без неё, каталась на обласках (обласки — сибирская гребная лодка-долблёнка, используемая коренным (ханты, манси, кеты, селькупы) и старожильческим русским населением). До сих пор помнит, как в августе праздновали селькупский Новый год.
— Некоторые с первого класса знают стихи Агнии Барто или Маршака, а я — почему на традиционных селькупских костюмах — монеты. Есть такая легенда: спустился Бог на землю, встретил русского и селькупа. В одном пакете у него были бумажные деньги, в другом — монеты (рубли, копейки). Русский был умнее и взял бумажные деньги, а селькуп взял монеты, потому что они красивые. Пришел домой и говорит жене: «Смотри, дорогая, сколько я тебе украшений принес».
Люба знает много селькупских легенд и сказок: и про лягушку-спасительницу, и про утку-гагару, и про медведя — тотемное животное рода Иженбиных.
— На небесах жил медведь. Однажды он провинился, и Бог сослал его на землю. Медведь упал на дерево и застрял там. От голода он умер и начал портиться. Из него поползли черви. Эти черви — люди, от которых и пошёл род Иженбиных, — говорит Любовь.
Медведь изображен на их национальном костюме как символ удачи и оберег.
Эти истории Любе рассказывали мама и бабушка, она их запомнила и теперь использует во время выступлений.
— Когда мне было четырнадцать, родители отправили нас с братьями и сестрой жить в Колпашево, а сами остались в Иванкино на заработках. В новой для нас школе каждый старался показать себя: кто-то пел, кто-то танцевал, кто-то играл на гитаре. Мне тоже хотелось выделиться, и тогда появилась идея — показывать на праздниках селькупские легенды.
Сейчас Люба руководит своим коллективом молодёжи. Какого-то специального названия у него нет. Сама Люба называет его просто «молодёжь». Это компания селькупов-единомышленников, которые когда-то учились в одной школе. Они собираются вместе, планируют и организуют праздники, ставят сказки и танцы.
— Если честно, у селькупов нет каких-то специальных танцев. Это скорее маленькие сценки, которые показывают жизнь. Главное — чтобы человек, который смотрит эти сценки, понимал о чём танец, — говорит она.
Постоянного состава у коллектива нет. Есть костяк — двенадцать человек. Попасть в коллектив «селькупской молодежи» не так-то просто.
— Взрослые меня ругают, говорят, что я злая. Но я не беру к нам русских. Потому что я понимаю, что, если мы куда-то «прорвёмся», станем известными, то будет обидно. Селькупов же мало осталось.
На вопрос, почему решила заниматься продвижением селькупской культуры, Люба однозначно ответить не может. Говорит, просто душа лежит. А что дальше? Пока не знает. У неё мероприятия распланированы на полгода вперед.
Комментарии