"Счастливая Евдокия"

Раннее утро было окутано молочным туманом, таким густым, что казалось можно его резать ножом. Евдокия Грибова взяла ведра с коромыслом и пошла по крутому склону к колодцу, который находился внизу оврага, разрезавшего ее родную деревню на две части.

День только начинался, а забот для нее уже было много: истопить печь и сварить еду, почистить в сарае у домашнего скота, накормить живность. О себе думала в последнюю очередь, переделав утренние дела, довольствовалась молоком да хлебом на завтрак. А дальше и другой работы было много. И хотя дети уже давно выросли, и им помощь не требовалась, Евдокия привыкла трудиться и другой жизни для себя не мыслила.

Перебирая в уме все, что надо за день сделать, женщина медленно поднималась с водой к дому. Глубоко вздохнув, Евдокия почувствовала пряный запах спелых августовских трав и подумала, что почему-то больше всего в нем было горьковато-терпкого аромата полыни. «Ее аромат, как и моя жизнь, - подумала Дуся, - такая же нелегкая. Всего в ней было много и горя, и радости, а чего больше, да кто ж его разберет, не считала».

И весь день напролет не отпускали ее мысли о прошедших годах...

Донюшка, как звали ее родные, появилась на свет в холодном январе 1924 года в семье краснокольских крестьян Никиты и Татьяны Мельниковых. Крепкая была семья, трудолюбивая и зажиточная по тем временам: у них и своя маслобойня, и соха, и три лошади. Отец работал секретарем в колхозе, мать трудилась дояркой.

Казалось бы, жизнь обеспечена и налажена. Позднее в семье родилась еще дочь. Вспоминая о сестре, Евдокия даже вслух произнесла ее имя ласково: «Поля, Полюшка!..».

Живи да радуйся! Но нет, счастье, покой, и достаток исчезли быстро, развеялись как тот туман по восходу солнца - отца репрессировали, сослали на десять лет в лагеря Новосибирской области, там после освобождения он и остался жить с новой семьей. Дуся его не винила, всякое в жизни бывает, да и характером была незлобива.

Когда Дусе сровнялось девять лет, мать ей сшила из старой одежды сумку для учебников и отвела в школу. Чтобы девочка охотнее пошла учиться, прадед Иосиф пообещал: «- Иди деточка учиться, а я тебе за это лапотки с веничком* спляту».

Дусю и уговаривать не надо было, все ей было интересно в школе, училась с охотой. Окончив четыре класса, она стала работать в родном колхозе «Знамя труда». В первый же рабочий день ее направили делать копны сена, что-что, а трудиться она умела. И в праздники Донюшка умела повеселиться: «Да уж, как весело было на гуляниях! Гармонь играла, а я с девчатами выплясывала, даже карогоды* водили. А бывало, как заведем частушки, и конца и края им нет:

А давно я не плясала, подружка милая с тобой,

Почему не получалось? Ты - в деревне, я - в другой.



Пошла плясать в новеньких ботиночках,

Усе люди говорять, что я как картиночка.



У маво, у милова, вся семья красивая,

Что папаша, что мамаша, что залетка милыя».

Страшной молнией полыхнула для всех весть о войне. Дуся узнала о ней из объявления председателя сельсовета. Тогда же, в июне, с другой молодежью была отправлена рыть окопы. Что такое рытье окопов для такой хрупкой, хоть и знавшей крестьянскую работу девушки? Это тяжелый, многочасовой труд под палящим солнцем или холодным дождем, порой, при непрестанном гудении боевых самолетов, это скудный паек, состоящий из брикета прессованной пшенной каши. После работы все тело ныло, и девушка сразу засыпала, как только приходила в дом, отведенный для постоя. Но война не выбирала сильных, и хрупкая Дуся, беспрестанно переезжая на подводах с место на место, копала окопы. Бывало так, что только успевает вернуться домой, как снова едет на работы. И так в течение 1941 и 1942 годов. За это время где только не побывала девушка: в ближайшем к родной деревне Одоеве, в деревне Докукино Арсеньевского района, Синегубово Чернского района, Калужской области и под Москвой.

Евдокия, думая о том страшном времени считала, что оно научило ее терпеливо переносить все невзгоды и в дальнейшем: «А куда ж деваться? Мужики ушли на фронт, в Красноколье остались женщины, старики, да дети. Сдюжили как-то…»

В 1941 году в один из ее приездов домой случилась беда. 27 октября немцы на лошадях нагрянули в деревню. Расквартировались фашисты по домам, жили они и в доме Мельниковых. Страшно было женщинам и детям. Донюшка с сестрой и матерью несколько дней прятались от немцев и ночевали в стогу сена. Но делать нечего, пришлось вернуться в дом. Боялась фашистов Дуся, и не зря. Был случай, что едва не лишилась жизни, когда немец схватил ее за горло и стал душить. Чудом жива осталась.

21 декабря немцев изгнали из Красноколья советские части, и люди вздохнули свободно. Дуся работала в колхозе на износ. В то время Донюшку можно было увидеть за сохой в поле, сеющей пшеницу или просо. В пору страды она ловко косила траву крюком*, резала ножнями* или серпом спелые колоски, вязала снопы.

Сил после работы не было. Помнился ей один случай той поры, когда председатель пришел и стал снова требовать: «Выходи, Евдокия, пахать в поле, если не пойдешь, то отрежу вам землю перед домом по самый порог!». Мать, топившая в это время печь, не стерпела и, схватив чапельник*, пригрозила ему: «Только попробуй!». Что поделать, так и не отдохнувшая Дуся спешно собралась и ушла на работу.

В 1943 году вернулся с фронта комиссованный по ранению соседский парень Федор Грибов. Нравилась Федору девушка своими лучистыми глазами да спокойным характером, вот и предложил ей пожениться. В 1944 году они расписались в сельсовете. Свадебку, хоть и скромную, справили они в доме Федора, зато какой веселой она была, ведь две гармони играли на ней!

Так и стала Дуся женой Летчика. Почему же Летчика, ведь Федор Яковлевич служил в пехоте на Ленинградском фронте? Да потому что легок на ногу был парень и не ходил, а почти летал, оттого и прозвали Летчиком – любят же деревенские друг другу клички давать!..

Жили, душа в душу, много работали. Евдокия трудилась в полеводстве, Федор был трактористом. В победном 45-м году родилась дочь Мария, позднее родились Александра, Владимир, Николай и Борис.

Всю жизнь Евдокия добросовестно проработала в колхозе, поднимала с мужем детей. Разве оставят равнодушными пять пар глазенок, смотрящих тебе в душу? Всех одень, всех накорми, всех обласкай. Разорвешься, но все для них сделаешь! После войны особо и нечем было накормить – часто ели «голую» картошку без куска хлеба, который и был не всегда… За трудодни выдавали зерно, иной раз гречиху, просо или конопи*. Но разве этого хватало на большую семью с подрастающими детьми?.. Зато работы было вдоволь и уже подросшие Маша и Шура не ленились и помогали матери в колхозном поле на прополке.

А, жизнь шла своим незаметным ходом день за днем в заботах. Дети уже учились в соседнем селе Сомово, но им в любую погоду приходилось ходить пешком в школу - не было даже нескольких копеек на автобус.

«Хорошо, что тяжелые времена ушли, - продолжала свои думы Евдокия, - с заботой воспитали детей с Федором, получили образование и выросли хорошими людьми». Хоть и не выказывала свою гордость за них перед людьми, но как же Евдокия гордится ими!

Дочь Мария стала агрономом, Александра поваром, сын Владимир военным. Николай ладит с любой техникой и работает в гостехнадзоре, Борис помогает людям в соцзащите.

Огромным материнским горем спустя годы стала для нее смерть Шуры и Володи, может от слез и становилось зрение все хуже…

Не отчаялась, с мужем и сыном Николаем она держала хозяйство и помогала детям и внукам чем могла, хоть богатства так и не нажила. Каждое лето обязательно кто-то из них подолгу гостил в Красноколье.

Радовали Дусю детские голоса, доносящиеся то из сада, то с качелей против дома. Подоив в обед корову, и процедив через чистую марлечку молоко в банку, усаживала Евдокия детей на лавку и совала им кружки с парным молоком, приговаривая: «Пейте пока парное». На всю жизнь они потом запомнили вкус того молока, которое пили вприкуску с ломтями белого хлеба политого медом с дедовой пасеки.

«Да, прошлое совсем ушло и не догонишь, - думала Евдокия, пригорюнившись, - Вот и нет больше моего Федора, еще мог бы еще пожить, если бы не старые раны…».

И припомнила она строки стихов, посвященные ей сыном Борисом, они порой так ее поддерживали и тихо прошептала:

Ничего, что голова седая

И морщинки на твоем лице,

Ты у нас такая молодая,

Только все тоскуешь об отце.

Не тоскуй, любимая, не надо,

Береги себя для внуков и детей…».

Запах горьковатой полыни, как и воспоминания, не оставляли Евдокию весь день. Многое передумала за делами, усталая она вышла и села на лавку у дома. Вокруг слышался назойливый стрекот кузнечиков, над всем этим раскинулось вечереющее небо с зажигающимися звездами. Долго и тихо сидела женщина, по лицу текли слезы. Утерев их краешком платка, она решила: «Все же, счастливая! Радости было больше, трудилась на родной земле, родных людей вокруг много, счастливая, ты, Евдокия!».

_____________________________

* веничек – украшение на лапти

* карагоды – хороводы

* крюк – коса с граблями, крепившимися вместе к основанию рукояти

* ножни - ножницы

* чапельник – кухонная принадлежность, предназначенная для захватывания сковороды, не имеющей ручки и устанавливания ее в печь

* конопи – семена конопли, которые использовались для получения масла